Отвлечемся на время от тантры. Прошло ровно три года, как мы живем в Бельбекской долине в Крыму (это то место, которое мы называем Долиной). Ощущаю, что вот буквально сейчас мы наконец-то полностью переехали. Все части внутри нас в курсе и выбрали жить здесь, все «хвосты» этого переезда подчищены, и все турбулентности, связанные с ним, так или иначе улажены. Поделюсь немного своим опытом и «результатами» такого спонтанного переезда.

1 декабря 2020-го мы с Амару сели в только что купленную старенькую Сузуки, погрузили какую-то часть самых нужных вещей (в основном — музыкальные инструменты), и отправились «переезжать» в наш арендованный на полгода дом. Мы не знали, куда, зачем, в какую жизнь мы едем, да и само понятие «мы» тогда только-только появлялось. Решение об этом переезде было, пожалуй, самым нелогичным, самым спонтанным и безумным в моей жизни. Я на тот момент только что завершила обустройство арендованной квартиры, в которую переехала после развода, мы едва начали съезжаться с Амару, начала чуть-чуть налаживаться какая-то новая жизнь с детьми. И вдруг мы сидим в этой машине и мчимся по темной заснеженной дороге в… наш дом?

Я выросла в подмосковном Ногинске, а в Москве прожила 16 лет, с момента поступления в институт, и я не представляла себе другого места для жизни вообще. Мне в Москве было хорошо, ни одна из полусотни стран, в которых я побывала во времена большой страсти к путешествиям, не соблазнила меня к переезду, я всегда с радостью возвращалась. Правда, стоит признать, что после полутора месяцев карантина, проведенных в деревне, какие-то глубины внутри меня стали мечтать, или даже вспоминать, о жизни на земле. Но добраться до «дела» этим мечтам было невозможно, ведь работы, дети и школы, друзья — все так прочно закреплено в городе.

Долина соблазнила нас за один уикенд. Или пригласила. Два дня, проведенных в гостях у подруги в конце октября — и вдруг пришло сильнейшее желание попробовать пожить на два дома: в Москве и в Долине. Так, собственно, мы и решились снять наш первый дом, а на третий день после приезда и прогулки до ближайшей горы, вернулись с решением отпускать московскую квартиру и оставлять всего один дом. Этот старенький саманный дом с дровяной печкой, которую нужно топить каждый день. Понятных ответов на то, что делать с детьми, работами и друзьями у нас не было, но был азарт разбираться по ходу дела.

Стоит тут, наверное, рассказать, что у нас в паре есть такая особенность — иногда по части каких-то решений с нами случается очень интенсивный сердечный резонанс. Когда такое происходит, отказаться от задуманного практически невозможно: нечто внутри в этот момент понимает, что этот отказ из страха перед неизвестностью неизбежно превратит всю последующую жизнь в компромисс. Поодиночке каждый из нас, мне кажется, не был бы так решителен, но когда одинаково безумны двое, это придает сил и отваги.

Можно сказать, что последующие три года стали временами больших чудес и большого краха одновременно. В первые два года стало скорее сложно везде — и в Долине, и в Москве. Долина очень питала этим глубоким ощущением «я дома», но подкидывала кучу бытовых сложностей, совершенно незнакомых нам как тотально городским жителям. В Москве же теперь казалось просто невыносимо находиться: в шуме и темпе города, в холодности постоянно новых чужих квартир, в давлении внутрипсихических сложностей, которые раз за разом триггерились городом.

Помимо этого оказалось, что, как ни странно, переезд не происходит с перемещением вещей. Чтобы на самом деле уехать из Москвы, совсем перестать возвращаться к мысли «если что — вернемся», потребовалась целая цепочка разных решений, каждое из которых заново переспрашивало, точно ли? И заодно поднимало волну тревог, связанных с этим решением. Больше не снимать квартиру в Москве; переместить всю танцевальную работу в Долину; продать московские квартиры, чтобы строить дом здесь; остаться здесь вместе с неопределенностью, которую принесла в нашу жизнь война, заодно отдалив меня от детей двумя днями пути.

Каждое такое решение разрывало какую-то ниточку связи с городом и одновременно позволяло еще чуть глубже соединиться с Долиной.

Финальной точкой для меня стала прописка в Новополье (так называется село, где мы купили землю и теперь живем). Энергетически после этого формального жеста нечто поменялось. Было забавно обнаружить в себе какой-то почти панический страх, на мгновение нахлынувший в момент расставания с «московской пропиской» (что-то там во мне очень тревожное было установлено на этот счет), и ощущение свободы, пришедшее после. С этого момента Москва отпустила окончательно, и одновременно открылась возможность новых отношений с ней. Ушло раздражение, нашлись способы с радостью пользоваться городом, не растворяясь в его снах, не сбивая свои ритмы.

Отношения с Долиной тоже налаживаются. Поначалу многие наши мечты, связанные с жизнью здесь, пришлось отпустить, заметив, что мы едва выдерживаем всю эту турбулентность внешней и внутренней жизни, созданную переездом, и нам просто не до них. Какие-то мы страстно, но не слишком успешно пытались реализовать, и в итоге тоже отпустили.

Радостно замечать сейчас, что некоторые из них снова возвращаются, и что теперь они стали более реальными. В нашем зале уже поставили окна, вот-вот там появится пол, и, кажется, вместе с этим — люди, танцы, медитации и тантра. Мы не научились жить в палатках и вообще мало освоили взаимодействие с природой, но все соседние вершины обошли, а кое-куда даже добрались с Томой. Нам по-прежнему почти что не до музыки, и наши многочисленные волшебные инструменты ждут своего часа. Моя мечта перевезти сюда хотя бы на время старших детей тоже совсем не исполнилась, но однажды это военное безумие закончится, они снова хотя бы приедут на каникулы, и мы покажем им дом. Я больше не фантазирую о том, как какие-то конкретные люди, друзья, будут к нам сюда приезжать, танцевать и практиковать вместе с нами, но мне нравится чувствовать, что круг своих очень неспешно начинает собираться вокруг Кинса Кочи.

Чтобы как-то закончить этот рассказ скажу, что эти три года для меня очень густо наполнены ощущением счастья. Трепетного счастья жить свою жизнь. Поверхности мои продолжают нервно вибрировать внутри стоящих вызовов, но глубины умиротворены как никогда раньше.