Легитимный путь в четвертую комнату и в пятую (к состояниям само-сознания и космического сознания — прим. переводчика) лежит через мир тишины, мир простой осознанности, за пределами слов, за пределами мыслей. Психоделики могут доставить путешественника в мир тишины, могут дать ему вкус красот и чудес, которые есть там, но они не могут удержать его в этом мире. Даже если он принимает мескалин полными ложками, насыщает свою систему ЛСД, вдыхает оксид азота, пока не впадёт в ступор, он всё же не может надеяться удержать сокровище тишины. Только через работу, через устойчивое, неустанное усилие может он научиться, как остановить колесо воображения, как успокоить этот поток внутренних разговоров, аргументов, простой болтовни, которыми кора головного мозга, со своей бесполезной гиперактивностью, заполняет сознание от рассвета до заката.
Пока этот шум сохраняется, глубокая осознанность невозможна. Так что для того, кто действительно желает практиковать творческую психологию (так де Ропп называет свою систему — прим. переводчика), первое правило очень просто: входите в тишину так часто, сколько возможно; оставайтесь там так долго, насколько возможно.
Остановите мысли!
В безмолвии, что за этим последует, как в целительной тишине после долгой политической речи, позвольте впечатлениям, получаемым от каждого отдельного чувства, плавать на поверхности спокойной осознанности. Глаз отдыхает на объектах зрения, не называя их, не желая, не вынося суждения. Формы зданий, текстуры деревьев и травы, облаков и земли обретают смысл столь новый, столь свежий и столь восхитительный, что кажется, что они вот-вот раскроют свои сокровенные секреты. Лошадь, корова, бродячая собака, тощая кошка, украдкой выхватывающая кусок из перевернутого мусорного ящика, — все могут говорить на безмолвном языке своих сокровенных состояний. Кроме того, когда речь об этих бессловесных созданиях, нет опасности совершить жалкую ошибку, превратив этих существ в «людей, покрытых шерстью», таких как пантеры, медведи и волки в «Книге джунглей» Киплинга. Для безмолвной осознанности тощая кошка — это все кошки, сама сущность кошки. Её хитрые кошачьи движения — это единое целое, говорящее прямо с сознанием беззвучными тонами обо всём, что означает кошка, о кошке в прошлом, настоящем, будущем. О вечной кошке.
И даже здания… Они говорят меньше, чем кошки, но они коммуницируют. Они почти выворачиваются наизнанку в своей жажде поделиться своими секретами. Они говорят о людях, что создали их, о существах, что живут в них; на самом деле они проявляют всю историю архитектуры, но опять же без слов, без рассуждений, всё в одно мгновение, потому что само время в этом безмолвном мире получает новое измерение — вечное Сейчас — в котором тысячелетия могут восприниматься как мгновения.
Как с видами, так же и со звуками. В целительной тишине, что следует за остановкой мыслей, все звуки обретают новое значение. Природа звучит, проявляясь через богатый спектр тональностей, не воспринимаемых ранее. Дыхание ветра в деревьях, стук падающих на осенние листья дождевых капель, рев разбухшего от дождя ручья, грохот и беспокойный гул машин на городских улицах предлагают внутреннему уху свою вибрирующую сущность. Все крики звучат с новым значением: крики птиц и зверей, крики мужчин и крики детей, жужжание мухи, мычание коровы, хлюпанье супа, чмоканье поцелуя, звуки шлепка ладони по коже, шага стопы по асфальту. Есть также и внутренние звуки. Не только журчание и булькание трудящихся кишок, передающих свои продукты из мешочка в мешочек в мягкой последовательности перистальтических волн; не только почти невоспринимаемая пульсация сердца, сжимающегося или всасывающего волну крови из лёгких в аорту, но и более тонкие звуки, почти и не звуки вовсе, происходящие неизвестно от каких взаимодействий. (Йоги знают их веками и называют на́да). Есть вибрации почти космические в своей необъятности; может быть, Музыка Сфер или земная дрожь, когда старая Земля шевелится во сне.
Как с видами и звуками, так и с запахами. Как богат мир, как утончён, как неизведан! Человеческое обоняние — бедное и призрачное дело, лишенное чувствительности, не более чем рудимент, но всё же это необычайный и тонкий инструмент. Его ассортимент огромен. Не было разработано ни одной классификации, которая адекватно передавала бы сложность спектра запахов. Едкий, гнилой, ароматный, аппетитный, тошнотворный, ошеломляющий, эфирный — все эти прилагательные можно применять без точного определения ощущения. Целые диапазоны, октавы запахов накладываются друг на друга в осознании того, кто воспитал это забытое чувство, кто способен, благодаря своему внутреннему безмолвию, воспринимать эти неуловимые послания, вдвойне преходящие из-за того, что обоняние так быстро утомляется.
В поток запахов вплетаются сцены из памяти, потому что запахи обладают удивительной силой вызывать воспоминания. Бальзамический запах гвоздичного масла переносит автора в старую ботаническую лабораторию, где его первые грубые срезы, вырезанные бритвой из стеблей растений и окрашенные сафранином и гематоксилином, достигали полупрозрачности в этом осветляющем веществе. Не менее сильный, но совсем другой запах гниющей рыбы переносит его на пляж Позитано, где в вымытых морем валках, отложенных приливом, тысячи гниющих кальмаров лежат, разлагаясь под мерцающей мантией радужных мух. Запах сохнущих водорослей навязчиво напоминает о детских каникулах с расписными ведерками, деревянными совочками и замками из песка, мимолетными, как детские мечты.
Затем есть чувство осязания, мышечное чувство, сознавание физической позы, жары и холода, боль разной формы и интенсивности, тонкости вкуса, сексуальные ощущения во всем их разнообразии, ощущения бодрости и усталости, здоровья и болезни. Всё, без единого исключения, получает новое значение, когда двери восприятия очищены, когда беспокойные мысли утихомирены, когда простая ясная осознанность занимает место снов наяву, и наша «одержимая мыслями натура» (фраза Т. Э. Лоуренса) отбрасывает хаос бесполезной мозговой активности, оставляя сознание открытым для восприятия чувственных сообщений, получаемых от физической реальности...